Загадки Забытых Земель |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Загадки Забытых Земель » Прошлое » Право первого выстрела
Одарённый, 31 год. Наёмник, странник и исследователь, немного бандит, немного герой, идущий своим путем, который освещает утренняя звезда.
Место и время: 10 день месяца песен, 1292 год
Участники: Ахади Лориэн и Киган Железный Лев
Охотник может назвать добычу своей, если первым убьет её. Но не всё бывает так просто, как хочется охотнику. Особенно если он не один. Особенно если вокруг - куча врагов.
Человек, 27 лет. Охотница-одиночка, иногда заглядывающая в поселения сибридов. При попытке узнать ее получше вероятнее всего сломает вам нос.
Мир вокруг наполнен сотней звуков — трепет листьев на самой вершине деревьев от легкого ветра, шелест травы, редкие отдаленные переливы птичьего пения. Все это сплетается, соединяясь в единую картину окружающего ее бытия, представленного старым лесом. Не таким старым, как ее родной, но тоже хранящим свою историю, которую лес готов поведать тому, кто захочет услышать ее.
Проведя рукой по шершавой коре дерева, Ахади неслышно спрыгивает с ветки на землю и внимательно оглядывается, вслушиваясь, изучая пространство вокруг. Ей в лесу — спокойно, комфортно, вот только позволить себе расслабиться, прилечь, облокотившись спиной о ствол дерева, она не может. Слишком далеко от дома, куда хотелось бы скорее вернуться, но сперва нужно наведаться в последнее поселение людей в ее списке. Если не отвлекаться и идти быстро, то к утру она будет уже там.
Но прийти туда просто так она не может. Она — охотница, а охотники не приходят из леса с пустыми руками, если не хотят подпортить себе репутацию. На то, что подумают о ней жители деревни Ахади было, честно говоря, настолько все равно, что в списке волнующих ее вещей даже популяция дождевых червей интересовала ее куда сильнее, чем чужое мнение касательно собственной персоны. Но за хорошую дичь и при нужной репутации люди хорошо платят. И речь вовсе не о каких-то там монетах, за которые многие из людей отчего то готовы продаться с потрохами. Куда ценнее для рыжеволосой информация, выведанная ненароком или подслушанная. Именно за этим она пересекает границу людских поселений и порой даже вынужденно улыбается, стараясь, чтобы эта самая улыбка не напоминала хищный оскал.
Ей все равно, с какой «данью» приходить — будь то парочка упитанных зайцев, пятнистый олень, волк или какая гнусная тварь, коей был богат континент, и которых порой столь боялись приплывшие люди. Ахади смотрит на множество следов лесных жителей вокруг себя, но не думает о том, чтобы выслеживать кого-то намеренно. Не стоит оно подобных усилий. По пути всяко кто-то попадется, кого можно будет предложить торговцам на рынке и получить то, за чем пришла.
Она ступает бесшумно, держа в опущенной и расслабленной руке лук. Под сводами деревьев ей ничего бояться — лес, каким бы он не был, ее друг, ее дом, часть нее самой. Он не несет для нее угрозы и предупредит о возможной опасности извне заранее через шелест листьев или стаю испуганно вспорхнувших птиц. Этот лес, как и она сама, не любит чужаков — и он указывает ей на их присутствие, демонстрируя едва различимые, почти стершиеся следы мужских сапог на земле. Рыжая лишь качает головой, собираясь выбрать другую тропу, во избежание лишней встречи, как внимание привлекает нечто чужеродное лесу. Нечто, прикрытое, как маскировкой, листвой и травой, что неопытным глазом не заметишь и опрометчиво наступишь в ловушку. Кажется, люди так это и называясь, расставляя подобное рядом с источниками воды и прочими местами, где водится живность, считая данное приспособление орудием охоты. Это вызывало у Ахади пренебрежительное фырканье. Как низко и жестоко, ловить животное в силки, заставлять чувствовать его чувствовать беспомощность и страх, рваться на свободы и выдыхаться из сил в неумолимом ожидании смерти. Куда более милосердно подарить ему быструю, порой даже незаметную, смерть от стрелы, чем обрекать несчастье животное на лишнее страдание и мучение.
На это способны только люди.
Выхватив из-за спины кинжал, рыжеволосая в секунды уничтожает это инородное и чуждое лесу приспособление, избавляя его от него, как от прилипшего паразита. И дальше идет уже специально впиваясь пристальным взглядом в землю, выискивая подобное.
Она разрушает еще одну, когда слышит мягкую оленью поступь, постепенно набирающую скорость. Вспомнив о том, что ей нужна была дичь для торговли, Ахади убирает кинжал и достает стрелу, быстро накладывая ее на тетиву, и быстрыми перебежками спешит на встречу звуку, пока сквозь стволы деревьев не различает убегающего оленя. Вычислив траекторию оленя, охотница вскидывает лук, но ждет. Ракурс — неудачный, она не видит его глаз. А стрелять в шею и портить шкуру — не ее метод.
Она замирает, не дыша, до предела натянув тетиву и пытливо глядя на животное, готовая уловить любой, даже самый незначительный поворот его головы, чтобы сделать выстрел. И вот олень словно почувствовав что-то поводит головой, мелькает блеск темного глаза — и стрела со свистом разрезает воздух.
И в этот же момент олень, по непонятной причине, запинается, но сам не успевает ничего понять, как его настигает смерть.
Однако Ахади заметила это неловкое, несвойственное благородному животному движение, отчего не спеша убрать лук за спину, идет к своей добыче, гонимая легким замешательством и любопытством.
Ответ прост и до неприличия прозаичен — еще одна ловушка, в которую животное по какой-то злой иронии судьбы угодило за мгновение до собственной гибели. С нескрываемым неодобрением рыжая смотрит на это творение чьих-то рук, как чуткий слух улавливает приближающиеся шаги. Губы на мгновение кривятся в жесткой усмешке. Неужели это тот самый горе-охотник, которыми не хватает чести быстро убить животное, спешит проверить «улов»?
Шаги приближаются, становятся громче и в тот момент, когда Ахади понимает, что замечена — быстрым, молниеносным, отработанным до мелочей жестом выхватывает из колчана стрелу и пускает ее в полет. Стрела вонзается в землю точно у ног незнакомца, чуть оцарапав сапог. Как пограничный столб, очерчивающей незримую линию, переступив которую человека ждет смерть.
- Уходи, - короткая заминка, необходимая на то, чтобы вспомнить правильное произношение слова, и охотница бросает на мужчину слишком многозначительный взгляд, лишающий необходимости озвучивать что-либо еще.
Одарённый, 31 год. Наёмник, странник и исследователь, немного бандит, немного герой, идущий своим путем, который освещает утренняя звезда.
Когда Киган установил третьи силки, то на его лбу уже образовались бисеринки пота. Лес был вовсе не дружелюбен для него, едва-едва оказавшегося в новом для себя мире. Конечно, родные леса Лигии были похожи на эти – те же густые кроны, те же опавшие, шуршащие под ногами листья, тот же запах зелени и прелой травы. Только вот мессианские леса всё же были иными. Добычи здесь были больше, деревья были не такие, как дома, да и в целом, ощущения были совсем иными.
Он чувствовал себя чуждым здесь, потому что вырос совсем в других условиях, и совсем не был знаком с новыми законами, что творила природа здесь. Однако, будучи решительным и, возможно даже, мужественным мужчиной, Киган был готов преобразить природу вокруг себя, сделать её помощницей и верной спутницей – чтобы он мог выжить в новых условиях.
Меч болтался за спиной, то и дело ударяя по пояснице кожаными ножнами, принося лишь старые воспоминания о былых свершениях. Совсем недавно, буквально месяц назад, жизнь наёмника была полна совершенно дикой, наполненной приключениями и событиями, однако, удовольствия она почти не приносила. Всё потому, что его «Лев» был обагрён кровью совсем не невинных людей.
Поначалу казалось, что ничего такого нет. Киган подался в небольшой отряд наёмников, которые звали себя «Когтями», занимались охраной первых, небольших торговых караванов между городами, едва-едва начавших свои первые, полные опасностей путешествия. Однако, всё больше и больше их дела принимали неприятные обстоятельства. Главарь отряда, Большой Джо, чаще и чаще брал заказы не на охрану, а на их грабежи. Поначалу Кигана устраивало это – пока он не начал вникать в суть событий, хотя бы потому, что Джо велел убить ни в чём не повинных торгашей. Совсем одно дело – угрожать напуганному купцу мечом, который под страхом смерти отдаёт свои кровно нажитые и совсем другое – столкнуться с убийством безоружных.
Но честь для лигийца оказалась куда более важной вещью, чем жажда приключений и наживы. Киган напал на бандитов, используя свой дар. «Лев» сверкал, отражая блики солнечного света на своём клинке, пока точные, натренированные с возрастом удары, усиленные стократ благословением Кали, приносили смерть тем, кто поспел поднять руку на безоружных. Кровь горячими каплями оседала на лице, пока быстрый, как стальной вихрь, Киган рубил тех, кого недавно считал братьями по оружию. Клятвы верности, дружеские посиделки, пьяные попойки – всё это оказалось ничтожным. Льва никто не послушал и поплатились.
Те раны, что он успел получить за время битвы, были совсем незначительными, по сравнению с теми, что нанёс самому себе Киган этой схваткой. Конечно, после его искали остатки банды, желая получить свою порцию мести, но каждый раз лигиец давал им отпор. В конце концов, не желая больше проливать кровь тех, с кем недавно он братался, Лев ушёл в дальние леса, миновав строящийся Андан и даже дальше. Новые земли показались Кигану настоящим спасением от самого себя, от своих непростых мыслей. Да и сохранить свою шкуру тоже было бы неплохо, учитывая всё.
Лес сомкнулся над его головой, и кроны тихо зашумели, подгоняемые ветром. Лев надеялся, что сумеет поймать хотя бы кролика, и поужинает плотно хорошо прожаренным мясом. Но идя по кругу своих силков, Киган наткнулся на самые первые, которые установил ещё утром. Они были сломаны, и не зверем, но рукой человеческой. От этого лёгкий холодок прошелся по спине воина – он не был готов к новой встрече с кем-то, кто мог нести ему смерть из-за мести.
Вторые силки оказались также поломаны. И если насчёт первых могли быть сомнения, то вот уж эти точно были сломаны руками человека, знакомого с ними, и сумевшего привести в негодность ловушки. Киган присмотрелся к следам рядом с местом, но всё, что он увидел – лишь парочка сломанных травинок чьей-то слишком лёгкой ногой. Лев никогда в жизни не видел, чтобы кто-то ступал настолько легко и невесомо. Где-то в глубине леса Киган слышит цокот копыт – олень движется в ту сторону, где ещё хранится одна ловушка.
Мужчина стремительно бросается вперёд, желая поймать животное, уже предвкушая сочное мясо, между тем не выкидывая из головы то, что остальные его силки были сломаны. В конце концов, это мог быть и абориген, хотя за время своей вынужденного укрывательства в этих лесах не видел ни одного. Звук силков проносится над верхушками деревьев, и Киган бежит ещё быстрее. И резко тормозит – потому что только отменная реакция не даёт стреле воткнуться ему в ботинок. Или стрелок настолько искусен, что просто предупредил? От неожиданности он говорит на веранском:
- Кто бы ты ни был, это моя добыча! – громко рявкает боец, выуживая с характерным звоном свой верный клинок, - Я предупреждаю всего один раз и второго шанса не даю!
Он видит девушку, с луком, в странных одеждах – такие не носят аборигены. Если честно, она вообще не похожа на грязных, немытых сибридов, что в большом количестве водились подле Иларии. Лицо полно надменного презрения, а лук наведён на его грудь. Неужто целится в сердце? Кажется, его язык ей не известен, потому Киган переходит на те жалкие крохи сибридских диалектов:
- Иди. Это мой добыча!
Человек, 27 лет. Охотница-одиночка, иногда заглядывающая в поселения сибридов. При попытке узнать ее получше вероятнее всего сломает вам нос.
Незнакомец Ахади категорически не нравился. Была ли то ее личная предвзятость в отношении людей, но данный субъект уже неприятно выделился сразу по трем пунктам. Мало того, что был достаточно малодушен, чтобы обрекать животных на мучения, расставляя ловушки, так еще и оказался из тех самых, приплывших недавно. Вот чего им, собственно, за морем у себя там не сиделось? Тут вполне хватает людей, сразу несколько племен наблюдается, сжились, примирились, можно сказать, приняв за неизбежное зло, столько времени жили по-соседству, а тут приплыли эти… колонизаторы! И позволяют себе слишком много, словно полагают, что раз у них руки прямые, раз смогли построить лодки и доплыть до этих земель, то теперь это их территория, где можно творить, что хотят и устанавливать свои правила! Так еще этот субъект обнажил меч, словно собирался с ней драться! О, звезды, как это похоже на приплывших — вмешиваться в чужую жизнь, сталью отстаивать свою правоту, закрывая глаза на очевидные истины.
Пристрелить его может?
Простая мысль, заставляющую чуть сместить руку, отчего наконечник стрелы теперь направлен не в сердце, а целится в незащищенное горло. Стрела в сердце, конечно, надежный метод, дарующий быструю смерть, но рыжеволосая знает, куда надо пустить стрелу, чтобы и рана в горле привела к мгновенной смерти, не неся боли. Но проливать кровь просто так? Это не ее родной лес, это — земли людей, наказать незнакомца за нарушенные границы и то, что посмел расставлять ловушки там, где не следует, она не может. Тем более, что попыток к нападению мужчина не предпринимает. Кажется, даже настроен решить вопрос на словах, раз, коряво изъясняясь, вступает в диалог. Ахади бы рассмеялась с это акцента и произношения, но помнит, как сама учила язык сибридов и что до сих пор, в виду малой и редкой практики его употребления, говорит на нем пусть и правильно, но не свободно, с незначительными, но заминками, необходимыми, чтобы вспомнить правильное значение и произношение какого-либо слова.
- Нет.
Слово резкое, хлесткое, ей даже не нужно напрягаться, чтобы его вспомнить. Кажется, будь она сама словом, то таким же — категоричным, коротким, разрушающим и ограничивающим. Чуть выпрямляется, расправляя плечи, оглядывая чужака пытливым и изучающим взглядом, в котором прослеживается определенная доля снисхождения. Ей хочется усмехнуться, когда взгляд вновь касается обнаженной стали, которую мужчина все еще сжимал в руке, с явным намерениям если не договориться, то отбить тушу оленя силой. Он всерьез собрался драться? С ней? Серьезно? Эта мысль веселит, заставляя расслаблено опустить руку с луком — она не боится, попросту не видит в мужчине угрозы, отчего демонстративно убирает стрелу в колчан с таким видом, словно считала чрезмерно глупым и непрактичным тратить ее на кого-то вроде данного субъекта. В какой-то мере это и было так — стрелы-то ограничены, не бесконечны, а новые строгать и мастерить это тратить свое время. Губы складываются в мимолетную, снисходительную усмешку, какой обычно взрослые награждают детей, которые возомнили себе великими воинами и пытаются «заколоть» родителя игрушечным мечом.
- Тебе ничего не принадлежит здесь, - твердо заявляет рыжеволосая, скользнув по мужчине тяжелым взглядом, и сама не знает, имеет ли в виду только оленя, которого подстрелила — духи предков ей в свидетели! - единолично, или весь континент в целом, на котором приплывшему мужчине и его друзьям в его лице делать нечего. Пусть возвращаются туда, откуда явились. Это — не их земли, не их территории. Впрочем… Ахади, пока что, это не касается. Пока люди, не важно, жившие здесь или приплывшие, соблюдают границы, это не ее дело. Если те, кого приплывшие кличут аборигенам, еще с радостью, как дети, заприметившие что-то новое, встречают сородичей из-за моря, позволяют дурить себя, делятся с ними кровом и едой — то это их право. Ей все равно. Те, кто считают себя исконными жителями данных земель, все эти племена, сами когда-то заявились сюда без приглашения, так что рыжеволосая будет даже рада, если на этих кораблях они уплывут вместе со своими «заморскими братьями». Но увы, число прибывших только увеличивалось, так, словно колонисты сбегали с родных территорий. И ее задачей было наблюдать, следить, как быстро они пробираются вглубь континента, туда, куда соваться им не следовало. Благо, пока природа сама неплохо справлялась с истреблением тех, кто хотел сунуть нос в ее тайны.
- Уходи! - вновь повторяет девушка, нарочно произнеся слово медленно, по слогам, на случай, если незнакомец плохо понимает язык и не понимал очевидного — ему не рады, его не звали и если он не свалит, то у него будут проблемы. Увы, сама Ахади язык прибывших не знала, лишь парочку слов пока удалось подслушать и пополнить ими свой словарный запас, но не более, так что объяснить чужаку на доступном для его понимания языке не могла. На всякий случай, справедливо решив, что слова-словами, а язык жестов понятен на любом материке и для любых сословий, демонстративно тыкает в мужчину пальцем и указывает в сторону, что трудно интерпретировать как-то иначе, нежели прямой посыл проваливать по-хорошему.
Одарённый, 31 год. Наёмник, странник и исследователь, немного бандит, немного герой, идущий своим путем, который освещает утренняя звезда.
Киган был удивлен. Если честно – даже ошарашен. Мало того, что его застали врасплох, так к тому же, это сделала какая-та бабёнка с луком! Нет, ну вы только представьте – баба с луком! Где это вообще видано, чтобы распрекрасные дамы брали оружие в руки и шли воевать с ним? Но, кажется, этой аборигенке такие вещи никто не рассказывал, и мамка перед сном явно не советовала доченьке не злить мужчину, стоящего у неё на пути.
Конечно, Лев знал о магичках из колдовских орденов в Веране и остальных государствах, но даже тамошние дамы знали своё место и не стремились попасть в битву. Что же до этой рыжей бестии, что целилась в него своим луком – та явно знала, не только, с какой стороны брать это оружие, но ещё и могла пристрелить наёмника выстрелом.
В лигийце взыграло непомерное любопытство. Хотя бы потому, что он впервые видел, что аборигенка брала лук как оружие. Тех женщин, что он видел, максимум привлекали камни – которыми они забрасывали оленя, попавшего в расщелину между камнями. Грубо, но достаточно эффективно. Более того, в годы его службы наличие женщин в армии было вообще невозможно, и чтобы там не говорили, девка в армии явно не к добру.
А тут эта мадама. И как только умудряется сохранять такое невозмутимое выражение лица, вот ведь каменюка!
- Никуда я не уйти, - Киган сузил глаза, упрямо смотря на вражину, что явно была не в восторге от него. И пусть этот гнев был обоюдным, по сути, воина злило лишь то, что ему не дали взять его добычу. А есть, между прочим, хотелось очень сильно, о чём ему напомнил громко заурчавший желудок, который, словно какой-то дикий зверь, запел заунывную мелодию голода.
- Я хотеть есть, - Киган выставил свой меч перед собой и приготовился к атаке. Конечно, от первого выстрела он успеет уйти. Возможно. Но вот от второго и всех последующих… Лев не был уже так уверен, что его обычной реакции хватит на то, чтобы уклоняться от стрел, летящих в его сторону. А учитывая свои знания и то, как девица держала свой лук, было понятно, что та успеет нашпиговать лигийца стрелами по самое не балуй.
Становиться подушечкой для булавок ему совсем не хотелось, потому у бойца не осталось никаких вариантов, кроме как собраться с мыслями, и снова воззвать к своей силе. Но прежде, чем он успел собрать свой внутренний дух в единую точку, что-то снова случилось.
Сначала громкий боевой клич заставил горе-охотников отвлечься друг от друга. Первая стрела пролетела на расстоянии вытянутой руки от лица Кигана, отчего тот попятился назад. Ещё одна стрела воткнулась подле ноги лучницы. Затем из леса посыпался настоящий град стрел. Но если рыжая стреляла метко, то эти стрелы были больше предупреждающей атакой. Ну, или вся суть их сводилась к тому, чтобы просто расстрелять противника. А вот это уже было плохо.
- Падать! – рявкнул Киган, когда очередная стрела просвистела совсем рядом с рыжей, и волчком закружившись на месте, успел отбить одну. Только затем везение отвернулось от него, и следующая стрела по касательной скользнула по его руке. Зашипев от боли, Лев отвернулся от своей соперницы по добыче, и услышал ещё один клич. И громкие шаги, несущиеся из лесной чащи.
Кажется, по их души пришёл кто-то ещё. И кто бы это не был, им стоит дать бой, чтобы показать, чего стоят лигийцы.
- ЖОПА КАЛИ! К ЧЕРТЯМ ВАС! – рявкнул Киган, и, сделав глубокий вдох, призвал свою силу, которая устремилась по его жилам, наполняя собой каждую пору. Время стало словно замедляться, превращая смазанную картинку в чёткий рисунок. Ему показалось, или лучница совсем не замедлилась? Впрочем, решать что-то уже было поздно.
Киган поднял меч и начал отбивать летящие в него стрелы.
Человек, 27 лет. Охотница-одиночка, иногда заглядывающая в поселения сибридов. При попытке узнать ее получше вероятнее всего сломает вам нос.
Ахади и до этого была довольно невысокого мнения о людях, ставя их на один уровень с неразумными глупыми и упрямыми детьми, и встретившийся в лесу внезапный представитель человеческого рода лишь укрепил эту убежденность в душе рыжеволосой. Вот нет чтобы или отступить, как поступил бы любой, имеющий зачатки разума и не желающий получить собственную тушу, нашпигованную стрелами, как бонус от прогулки, или же проявить чудеса дипломатии, убедив вступить в диалог и, возможно, по доброте душевной, которая вовсе не была чужда охотнице, она б махнула рукой на тушу оленя, решив, что в довольно короткий промежуток времени найдет что-то лучше взамен ей. Но нет. Мужчина буравит ее сердитым взглядом так, словно надеялся испепелить, и, судя по всему, даже и не думал убирать меч из рук.
На его заявление о том, что чужак хочет есть, Ахади демонстративно насмешливо вскидывает бровь, одним этим жестом давая понять, сколь мало заботит ее проблема пропитания мужчины. Это что, он думает, что она растрогается столь откровенным признанием, проникнется урчанием в его животе и как какая-то человеческая девица, которых мужчины любят загонять на кухню, тут же кинется готовить ему мясо, потому что так ей прикажет «врожденный женский инстинкт»? В таком случае незнакомца ждет огромное разочарование. Даже популяция летающих насекомых представляла для рыжеволосой больший интерес, чем необходимость человека напротив в приеме пищи. Это его проблема, а это — ее олень. И эти две составляющие никак не стоило скрещивать. Если так хочет есть — пусть пойдет ягоды поищет. Или листья пожует. А что, Ахади видела, как козлы у аборигенов щипали листву с кустов и были весьма довольны подобной пищей.
Внимание привлекают приближающиеся шаги с другой стороны леса. Чуть поведя ухом, чтобы расслышать звук и определить число вероятных новых участников сцены, охотница вновь недовольно смотрит на мужчину. Наверняка его друзья, как иначе то! Тоже начнут заявлять, что голодные и им нужен олень. Ну-ну, пусть попробуют отобрать, численное преимущество девушку ни коим образом не смущало.
Друзья незнакомца оказались еще менее дипломатичны, чем сам незнакомец, решив не размениваться на лишние слова и сразу перейти к действию. Ахади флегматично следит за полетом стрелы, которая вонзается в землю в метре от нее. Это предупреждение или люди настолько криворуки? Впрочем, глядя на то, как стрелы со свистом проносятся рядом с мужчиной напротив, она поняла, что в одном выводе все-таки ошиблась — друзьями пожаловавшие незнакомцы ему явно не было, так как хорошие друзья не пытаются тебя пристрелить.
Прозвучавший приказ со стороны мужчины прозвучал, словно рык, заставив отвлечься от созерцания приближающихся новых врагов и перевести недовольный взгляд на воина. Хотел ехидно поинтересоваться, что именно ему подать и с какой такой радости он перепутал ее с официанткой в каком-то пабе, но заметив, что мужчина вовсе не ожидает, что она на блюдечке принесет ему оленя, а уворачивается от стрел, осознала неверную трактовку прозвучавшего слова. Но с какой стати ей падать? Проследив взглядом за очередной стрелой, Ахади с некоторым недоумением приходит к мысли, которая, на первый взгляд, кажется совершенно абсурдной. Неужели претендент на добытого ею оленя в какой-то момент обеспокоился ее безопасностью? Благородно, неожиданно, но бессмысленно. Лучница не путешествует по лесу незащищенной, лишь переступая границу людских селений меняет тело, делая его более похожим по свойствам на людские. Сейчас же, в привычной форме, стрелы волновали ее даже меньше комариного укуса. И, заприметив, как очередная стрела, пущенная в этот раз куда более прицельно, летит в нее, выставляет вперед руки так, что наконечник стрелы упирается в раскрытую ладонь и столкнувшись с кожей, что прочнее камня, ломается, опадая на землю.
Боевой крик мужчины отвлекает, заставляя обратить на него внимание. В глазах охотницы мелькнул интерес, когда она заметила, что двигаться он стал быстрее — куда быстрее, чем обычно двигаются люди. Но от созерцания столь интересной картины ее отвлекла очередная стрела, пущенная в ее скромную персону.
Да что ж они такие непонятливые то!
Раздраженно скрипнув зубами, Ахади быстрым движением достает из колчана лук и сама выпускает стрелу, точно в руку одного из нападающих. Довольно красноречивый намек — стрелять он сам больше не сможет. Но нападавший не сильно расстроился ранению и своим исконным намерением не изменил: прорычав явно что-то оскорбительное в ее сторону, он вынул меч и двинулся к их сторону. Часть из его товарищей последовала его примеру, пока оставшихся три лучника все еще пытались хоть кого-то серьезно ранить. Их надежды рыжеволосая пресекает три быстрыми выстрелами, обеспечивающими то, что за лук они еще не скоро смогут взяться. Она не убивала, пока только ранила — и эта тонкая грань «пока» зависела только от того, одумаются ли набежавшие кочевники или нет.
Сделав рывок вперед, в один прыжок охотница оказывается рядом с ближайшим нападающим, и, небрежно выбив из его руки меч, хватает за горло, с явным недовольством заглядывая в его глаза.
- Что вам нужно? - чеканит каждое слово, на каждой паузе усиливая хватку и лишь озвучив вопрос ослабляет ее, надеясь услышать внятный ответ. Куда там — мужчина вырывается и пытается пырнуть ее кинжалом.
Изящный клинок, сделанный мастерами ее народа, вонзается в его шею куда быстрее, пачкаясь в алой крови.
По хорошему разобраться не получилось.
Одарённый, 31 год. Наёмник, странник и исследователь, немного бандит, немного герой, идущий своим путем, который освещает утренняя звезда.
Лев понимает, что их спор с рыжеволосой лучницей, в лучшем случае, мог бы закончиться простым спором. Конечно, в душе Кигана жило понимание, что аборигены весьма опрометчивы в своих суждениях, и к тому же, черт подери, это была женщина! Когда он видел, чтобы девку допускали к владению каким-либо оружием? А тут целый лук, которым незнакомка орудует так, словно всю жизнь только этим и занималась.
Конечно, будь он поумнее, по сообразительнее, то понял бы, что не так с ней, но времени на разборки уже не было. На его призыв поберечься девушка отреагировала ровно никак, и когда лигиец скользнул к земле, чтобы уйти от очередной стрелы, успел заметить, как та выставила вперёд руку, и как наконечник стрелы хрустнул о её кожу, надламываясь с громким треском.
Кигану кажется, или он действительно сошел с ума? Она что, только что сломала рукой стрелу? Как такое возможно? Какая-то магия? Или она такая же, как он? Одарена богами, но немного иначе? Куча вопросов, но без каких-либо ответов. А действовать придётся явно ещё быстрее. В отличие от лучницы, такой же крепкой кожей Лев похвастаться не может, и на его стороне только скорость и преимущество его дара.
Рукой оттолкнувшись от земли, мужчина ощутил, как воздух проникает в легкие, заставляя его дышать ещё глубже. Не время разлеживаться на земле, когда гремит сражение вокруг. Стрела пронеслась мимо него, воткнувшись в траву, и Лев схватил её, рывком вытащив. Кажется, этого ему должно хватить. «Лев» звенел в руках, всё еще отражая ослабший поток стрел, но этого хватило, чтобы поднять глаза и оценить ситуацию.
Рыжая стреляла по дикарям с такой поразительной точностью, что если бы Лев не был так увлечен сражением, то открыл бы рот от искреннего удивления. Более того, она не убивает – лишь ранит лучников, чтобы прекратить этот обстрел. Вот теперь понятно, почему количество стрел так резко поубавилось. Но, увы, аборигены были совсем не готовы к тому, чтобы закончить свою атаку и многие просто побросали луки наземь и пошли в рукопашную.
Что же, в таком бою Киган настоящий король. Рванув вперёд, он отбил одну сильную атаку дикаря и перерубил тому жилы на ноге, заставив того упасть ничком. В идеале, его бы стоило добить, но пока нужно убрать основные силы, ведь почти наверняка за стрелковым обстрелом последует ещё одна атака. И если лигиец понял, какое племя решилось напасть на них, то всё закончится весьма плачевно для них.
Клинок вонзился в грудь еще одного воина, заставив того истошно завопить от боли. Лезвие вгрызлось в тело, ломая кости, пробивая лёгкие. Теперь Лев совсем не щадил нападавших. Нужно добить их, чтобы после не иметь проблем. Хороший враг – мёртвый враг. Это наёмник знал с младых ногтей. Потому двигался вперёд, догоняя лучницу, которая тоже достала какие-то странные изогнутые кинжалы и орудовала ими не хуже самого Льва. Это вызвало очередной прилив вопросов и удивления, но решив, что справедливо будет задавать их уже после схватки, Киган уклонился от очередного выпада ржавого меча противника.
Кусты за спиной бойца зашевелились, и грохот копыт сотряс землю. С громким воем оттуда выскочили несколько конных воинов, которые тянули за собой веревки, утыканные лезвиями. А ещё одна пара всадников, таща за собой сеть между лошадьми, уверенно неслись к лучнице, слишком увлечённой схваткой. Интересно, успеет ли она среагировать?
Время потянулось со скоростью переевшей улитки. Киган снёс еще одну голову врага и, стараясь не попасть под копыта приближающейся пары всадников, крикнул на танодском:
- Сзади сеть! – конечно, фактически, девка была его соперником в плане добычи. Но глупо отказываться от помощи, пусть даже такой, в столь критической ситуации.
Человек, 27 лет. Охотница-одиночка, иногда заглядывающая в поселения сибридов. При попытке узнать ее получше вероятнее всего сломает вам нос.
Несмотря на весь пацифизм, присущий ее народу, и трепетно-уважительное отношение к любой форме жизни, Ахади любила сражения. Хотя, в отношении нее, «любила» было бы слишком сухим и топорным словом, не передающим и сотой части того, что связывало рыжеволосую с боем. Она не любила их, нет, она жила ими. Среди сотен и тысяч душ ее народа, придерживающихся максимально миролюбивых взглядов в любой ситуации, она была рождена для сражений так же, как ее старшая сестра была рождена духовным лидером народа Великого Леса. Резкие выпады, звон стали, короткие перебежки, парирование ударов, стремительная атака… Ахади находила в суете боя для себя какое-то неестественное спокойствие, которое другие находят наблюдая за бескрайней водной гладью или же нежась в крепких объятиях любимых. Впервые за то время, что она пересекла горный хребет, разделяющий родные земли от территории людей, она, небрежно выбив из руки напавшего на нее варвара меч, чувствовала себя на своем месте, в родной стихии. Не было дискомфорта, который обычно вселяли ей земли смертных, неуверенности, отчужденности — только единственно с этой жестокой стихией, которой лучница с самого детства, много веков назад, посвятила всю себя, без остатка.
И лишь совесть тихо уколола фактом того, что убивать, по сути, сейчас было не обязательно, ведь, как бы ни старались, люди не смогли бы причинить ей серьезный вред. Но Ахади отмахивается от этого морального укола, как от мухи. Она дала им возможность уйти, убрать оружие, решить вопрос миром — люди же, очевидно, на мирный исход ситуации не рассчитывали и вовсе такой вариант не рассматривали. Они напали сразу же, не объясняя причин, не давая возможности что-либо сказать, и, будь на ее месте кто-либо другой, он был бы уже мертв, просто потому, что нападавшие выписали смертный приговор, даже не желая ни в чем разбираться. Просто потому, что сами того захотели. И это осознание горько царапало душу. Скаа… Сколько веков прошло, а они и не думаю меняться. В этом их беда. А она не будет церемониться с жизнями теми, кто не церемонился с ее. Тем более, что давать вторые шансы не в натуре рыжей.
Краем глаза отмечает, что ее первый «соперник», нагло претендующий на подстреленного ею оленя, еще жив — и не знает, какие чувства испытывает по этому поводу. Ни досады, ни радости… Хотя, наверно все-таки с учетом обстоятельств, Ахади болела за него — все же и его жизни подписали смертный приговор просто так, по своей прихоти, просто потому, что встал на пути, и это неодобрялось лучницей куда сильнее, чем попытка претендовать на чужое. Ей не нужно следить за боем, Ахади, как не раз было доказано, может выиграть любую схватку и с закрытыми глазами, отчего рыжая позволяет себе отвлечься, наблюдая за мужчиной, пытаясь понять, почему он движется быстрее своих сородичей. Вряд ли дело только в опыте ведения боя — а он чувствовался, намеченным взглядом девушка отмечает скупость и отчетливость движений, где нет лишнего или бесполезного замаха и удара. Магия? Нет, он не маг, маги сражаются все-таки по другому, но что-то похожее. Когда-то она слышала о подобном и сейчас пыталась вспомнить, не совсем успешно — все-таки, это была не та область знаний, в которой она была сильна или которой банально углубленно интересовалась. Младшая сестра, наверняка, знала бы ответ на эту простенькую загадку, она хорошо чувствует подобные вещи, не даром одарена звездами даром, а Ахади, может, подобным даром не обладала, но отлично умела не заморачиваться лишний раз, отчего выбросила ненадолго мысли о наглом и странном человеке из головы, возвращая внимание к своему противнику, быстрым движением кинжала рассекая кожу на его шее, стараясь при этом не запачкать одежду кровью. Кровь, конечно, неотъемлемая часть подобных сражений, но одежда у рыжей одна, а топать домой с перепачканными людской кровью рукавами не очень приятно.
Уже знакомый голос опять что-то кричит у нее за спиной, заставляя повернуть голову и с неким удивлением обнаружить, что кричал мужчина опять-таки ей, как и в случае со стрелами, предупреждая. Это поразило Ахади куда сильнее, чем приближающиеся всадники, мчавшиеся на нее с сетью в руках. Они что, ее со зверем перепутали? На кой ляд им сетка? Однако разбираться в том, что сподвигло ее «конкурента» на предупреждение, и какой сакральный смысл в том, чтобы ловить противника, которого собирался сперва убить, в сеть, времени особо не было — эта самая сеть неумолимо приближалась. И выпутываться из нее было бы наверняка неудобно… В любом случае, проверять на своей шкуре рыжеволосой это не хотелось, поэтому бесцеремонно ударив противника по почке, заставив согнуться, она прыгает сперва на его плечо, используя как опору, а после легко перепрыгивая несущуюся сетку, оставляя в качестве трофея противникам их же скрюченного собрата, в раз умудрившегося запутаться в сети.
Бросив взгляд на барахтающегося в сетке аборигена, охотница достает лук, выпуская стрелу в недавнего противника, чтобы, бедолага, не мучался, пойманный собственными сторонниками. Сторонников ждала та же участь — пронзенные стрелой тела падают на землю и Ахади хочется верить, что несчастные лошади убегут как можно дальше и не пострадают.
Почувствовав за спиной чужое приближение, резко разворачивается, засаживая кинжал в ухо нападавшему, отчего взгляд темных глаз в раз стекленеет, а оружие падает из обмякших рук. Сделав шаг в сторону, позволяя телу свободно упасть следом за мечом, лучница смотрит на «конкурента», которого обступили сразу несколько нападавших, видно, решив, что раз он мужчина, то представляет собой более серьезную угрозу. Разубеждать их Ахади не собиралась, но чувство солидарности и справедливости ей не было чуждо, поэтому Быстрыми и короткими выстрелами она убивает троих, всадив стрелы все, как одну, каждому в правый глаз — сама не зная почему именно туда. Не потащит же она их туши потом на продажу на рынок, как это происходит с животными, чью шкуру лучше не портить! Но, видно, привычка есть привычка.
Так же быстро, как от стрелы, оставшиеся нападающие находят смерть от меча — и кажется, в раз в округе становится тихо, словно природа вокруг напряженной тишиной подчеркивает ужас случившегося, отдавая дань молчания смерти, пусть и, на взгляд Ахади, весьма заслуженной.
Лучница замирает в этой тишине, не дыша и не сводя взгляда со своего изначального противника. Противника ли? Странно после случившегося смотреть на него в таком же ключе, но по врожденной осторожности кинжала из руки Ахади не убирает, только другую руку с луком опускает, глядя на мужчину пытливо, выжидающе.
Вы здесь » Загадки Забытых Земель » Прошлое » Право первого выстрела
