Рафаэль сидел у стойки и болтал с хозяином. Хозяин в «Красном копыте» был мировой мужик, потому что первым делом предложил музыканту выпить — за счёт заведения. Рафаэль уже готов был его любить, обожать и зазывать в «Копыто» всех вокруг, знакомых и не очень. Продолжалось это его беспредельное обожание ровно до тех пор, пока он не подтащил к себе высокую деревянную кружку с медными обручами, в которых обычно разливали эль или пиво, и не сделал первый глоток. Поперхнулся. Закашлялся. Высокий табурет закачался, и парнишка едва не сверзился задницей на пол, а хозяин от души расхохотался.
В чашке было молоко. Чуть тёплое, свежее, ещё с пузыриками. Над губой у Рафаэля появились белые усики, и смотрел он на хозяина с выражением смертельной обиды на лице. То же мне, нашлась матушка-гусыня. Хозяин же никак не мог перестать ржать. Смех вроде готов был уже стихнуть, но тут он поднимал глаза на подпёршего кулаком щёку Рафаэля и снова начинал хохотать. Рафаэль покачал головой. Нехорошо-с получается. Уже бы мёда туда положил, что ли.

Пока хозяин хлопал себя по пузу, Рафаэль отодвинул кружку локтём вбок и сосредоточенно начертил в воздухе несколько каких-то закорючек. Закорючки окрасили нежно-розовым цветом, а хозяин икнул, подпрыгнул, а потом издал очень неприличный и очень громкий звук — и запахло после этого звука тоже не очень прилично. Вообще-то плетение помогало подавившемуся человеку протолкнуть кусок пищи и придумали его явно забавы ради на каком-то экзамене, но даже это получилось у Рафаэля через пень-колоду. Хозяин уставился на него совсем другими глазами, а потом засадил кулаком по стойке:
— Ах ты, сучий выродок! — выплюнул он, но потом скоренько замолчал и ретировался куда-то в дверцу. Рафаэль назидательно покачал головой ему вслед, выдал своё любимое «художника обидеть может каждый» и принялся настраивать гитару. Зал был полон только наполовину, но он благоразумно не стал ждать возвращения хозяина и решил начать.

— У кого-то есть пожелания, господа и дамы? Первую спою бесплатно! — смотрел Рафаэль, конечно, больше на дам. Что ему эти господа, зачем на них смотреть вот так сразу.

Пожеланий было немного — оскорбительно немного, то есть, совсем никаких. Публика была скучной и необразованной, ничего не понимала в искусстве и довольствовалась ролью сторонних наблюдателей, никак не влияющих на прекрасное. Где им там!
Рафаэль скорбно покачал головой и проверил мельком, не вернулся ли хозяин — хозяин не вернулся. Значит, всё складывалось как нельзя лучше. Потом он принялся разглядывать этих напыщенных бакланов, которые ничего не понимали в музыке. А значит, и в любви.

Общество собралось, на самом-то деле, престранное. Во-первых, Рафаэль не обнаружил ни одного молодого лица: только какие-то дядьки и тётки. Степенные господа, которые в стоящую теплынь выглядели ужасно нелепо в своих дорогих костюмах, и дамы в модных платьях. Дамы сидели за отдельным столиком в компании какого-то пузатого таракана с пышным воротником и кислой рожей. Раафэль послал им свою самую ослепительную улыбку и взгляд, полный сочувствия, но ничего большего, нежели смешок, не дождался. Ну и пусть их. Рядом с таким пузом невозможно думать об искусстве.
За столами, которые были недалеко от стойки, он увидел двух знакомых торговцев — а учитывая, что знакомства среди торговцев у Рафаэля были совершенно определённые, то рассчитывать на них смысла не было. Тогда он принялся рассматривать сидящих в глубине зала, и о! Подумать только! Невозможно даже представить! Какая удивительная бывает судьба в этой далёкой земле, какие сюрпризы подстраивает она!

Рафаэль даже поперхнулся и закашлялся. Кто-то из знакомых торговцев — жалкие проходимцы — посмотрел на него с надеждой: может, умрёт прям тут и никакого выступления не будет? Но приступ восторга быстро прошёл, Рафаэль даже не сверзился с высокого табурета и решил действовать напролом. Как там говорят? Удача помогает смелым!

— Господа, — начал он, спрыгивая со своего насеста и проходя ближе к центру зала, — и прекрасные дамы. В жизни каждого человека есть тот, кто предопределил его судьбу. Проложил, так сказать, курс для будущего плавания в неизвестные дали. Иногда мы не можем постигнуть сразу смысл действий наших благодетелей, но одно могу сказать вам наверняка: всё, что они делали для нас, делали из любви. Потому что только любовь способна толкнуть на поступки отчаянные и решительные!

Рафаэль выдержал эффектную паузу — повесил гитару через плечо, поймал гриф пальцами и раскланялся со всем почтением. В сторону сидящего, как собака на заборе, благодетеля поворачиваться не стал, чтобы не получить каким-нибудь предательским плетением промеж глаз раньше, чем искусство будет явлено свету.

— Господа педагоги! По натянутым нервам
Я гитару настрою, и вам песню спою,
Как проблемы решая, и детей обучая.
Вы для Родины смену растите свою.

Конечно, любовь! Ведь что ещё могло подвигнуть этого нечеловека, который думал, что магия — Искусство Избранных, существующее лишь для удовлетворения его исследовательских интересов и только в перчатках, на вот такое унизительно практическое применение? Вредительское даже! Ведь у песни было замечательное продолжение про то, как учителя закрывают грудью дверь, в которую рвётся какое-то чёрное зло!
Струны лопнули одна за одной, продемонстрировав, что мейстеру Даравану медведь наступил не только на ухо, но и сожрал чувство прекрасного в зародыше. Варварство, недостойное человека цивилизованного! Жульничество! Рафаэль едва успел избежать ужасной раны: последняя струна выстрелила практически ему в глаз, рассекла бровь. Царапина закровила, и Рафаэль вытер лицо рукавом, но сделал только хуже. Вид у него стал совершенно бандитский.

Но вместо того, чтобы расстраиваться или отступать перед этой вопиющей подлостью и мелкой местью, он распрямил плечи. Выпрямил спину так, как будто проглотил линейку, гордо вскинул голову и положил ладонь на воображаемый набалдашник трости. Поправил воображаемую шляпу и, повернувшись лицом в ту сторону, где сидел мейстер Дараван, чванливо произнёс:
— Ваше поведение, господин, недостойно мыслящего человека, — Рафаэль воспроизвёл голос самого мейстера настолько точно, насколько ему позволяли нежные детские воспоминания. А воспоминания эти сохранили ой как много тирад и комментариев господина мейстера! — И более того, оно позорит само звание мага!

А потом Рафаэль широко улыбнулся, состроил совершенно нахальную рожу: мол, это ты мне магией угрожаешь, да? Мне? Серьёзно? Ты, что, не помнишь, что такое магия — и я? Но никакого плетения не воспроизвёл и ничего предосудительного не сделал. Вместо этого Рафаэль прижал к груди гитару обеими руками и воскликнул:
— Господа! Этот человек хочет моей смерти! Вы всё видели, господа! — и этот номер явно прокатил бы хоть как-то, будь в таверне господа помоложе и подурнее, но почтенное общество взирало на спектакль без должного участия. Впрочем, в дальнем углу зала кто-то зашевелился и даже встал, чтобы занять места в зрительном зале. Рафаэля это не устраивало.

Он круто развернулся и заехал покалеченной гитарой по голове подошедшему трактирщику. Гитара издала жалобный хруст и наделась на шею трактирщика, как воротник.

— Я не виноват! — завопил Рафаэль прямо в несколько удивлённое лицо трактирщика. — Это он заколдовал!

Рафаэль всегда знал, что старость — это путь страдания. Ещё он знал, что мейстер Альберт намного, намного старше него, а поэтому нужно прощать учителю его многочисленные недостатки. Ещё он подозревал, что мейстер Альберт даже старше, чем выглядит, но поддерживает внешний вид с помощью какого-то колдовства. И принимает по вечерам ванны, раскладывая на лице ломтики моркови, брюквы и что там ещё используют модницы.

Поэтому когда мейстер решил поступить подло и жестоко — то есть, как всегда поступал — Рафаэль не обиделся. Глупо ждать, что человек переменится, если этого человека зачем-то занесло через море. И Туман. Вдаль от цивилизации, сверхценных книженций и всего, в чём мейстер Альберт видел смысл своей странной жизни.
На самом деле, Рафаэль не думал, что мейстер Альберт шагнёт в портал сам — и поэтому немало так озадачился. Обычно аттракцион в том и заключался, чтобы портал побыстрее закрыть, а потом говорить с противной рожей: итак, юноша, вам понадобилось две недели, чтобы добраться назад пешком, какой же опыт вы вынесли из произошедшего с вами? Рафаэль не мог сказать в лицо своему милому мейстеру, что опыт он вынес очень простой: милый мейстер на самом деле козья какашка и сожрал бы он свою трость на манер бобра прямо сейчас.

— Мейстер! — Рафаэль приподнял голову из пыли, подпёр её ладонью и улыбнулся мейстеру Альберту самой своей очаровательной улыбкой. Судя по опыту, после таких улыбок мейстер Альберт превращался из козьей какашки в коровью и складывал свою физиономию в что-то слишком вежливое. — Как я рад вас видеть... здесь. Это точно вы? Когда я увидел вас, то решил, что это злостный подражатель. Должен же был я проверить! И не позволить чернить ваше доброе имя! Не могли же вы — вот вы — оказаться здесь.

Раафэль выпалил свою речь на одном дыхании, буравя «самозванца» взглядом. Цвет плетения, трость и выражение лица, как у козьей какашки, его совершенно не убедили. Магия, знал Рафаэль, способна ещё и не на такие чудеса.
— Так что признавайся, злодей, кто ты! — завопил он, резко вспрыгнул на ноги и размашисто начертил в воздухе какое-то плетение. Плетение вспыхнуло ярко-розовым, а потом обрушилось на мейстера Самозванца маленькой пыльной бурькой. Вообще-то планировался поток ветра, который пригвоздит злодея к месту, но ветер только взметнул дорожную пыль и щедро швырнул её мейстеру Самозванцу в его вежливое лицо. Пригвождать пришлось самостоятельно, но за правду Рафаэль готов был сражаться насмерть, поэтому самоотверженно бросился к мейстеру Самозванцу и от души пнул его под колено, чтобы повалить на землю.