Несмотря на пять лет, проведенных в Мессиании - на континенте, добрую часть которого занимали леса, - Элис оставалась городским жителем целиком и полностью. И дело было даже не в том, что ей, женщине, живущей исключительно в городских условиях, ничего не нужно было в лесу. Точнее, не только в том.
Оставалось еще кое-что. Необъяснимое. Пугающее. Иррациональный страх перед скоплением ветвей и черных стволов, прячущих внутри, как в клетке, влажную темноту, пахнущую прелой листвой. Леса Мессиании были похожи на жутковатого лесного духа из сибридских легенд, которые Элис краем уха слышала от соседей: вечноголодное существо, с охотой принимающее человеческие подношения, ненасытное, чужой кровью утоляющее вечную свою страсть. Оно забирало людей - и постоянные слухи о пропадавших в лесах детях и воинах были тому подтверждением.
Несколько лет как оно забрало Гевина.
А недели три или четыре назад Элис видела сон - про то, как лес скребется в ее окна длинными деревянными пальцами, сухими и острыми, как мертвые кости. Забирается в щели зеленым щупом побегов, оплетает ее скромный дом изнутри, пуская стебли и корни, шарит по комнатам, в поисках живого, дышащего, дорогого ей. Во сне она видела Дени, огнем и ножом прорубавшего себе дорогу среди зеленых плетей, видела, как корень, покрытый влажной землей, пробирается ему в грудь сквозь одежду, и думала, что лейтенант Вильре станет следующим, кого заберет кровожадное лесное чудовище.
Но оно пыталось забрать Тависа, не Дени. Ее сон оказался ошибочным.
Элис задержалась на опушке лишь на миг. Лес темнел перед ней, и казалось, что в скопище его ветвей и заградительной стене колючих кустарников нет пространства, куда человек мог бы ввинтиться, вонзиться в неподатливое древесное тело. Сколько бы люди, прибывшие на кораблях, не рубили лесную плоть, растаскивая кости на свои постройки, он оставался целостным и угрожающе-нерушимым. Даже здесь, на окраинах городка, выросшего в его тени.
- Тавис... - прошептала она, придавая храбрости самой себе. И пошла.
Уже через несколько шагов солнечный свет сделался приглушенным, краски потускнели, даже ее шаги стали тише в шорохе травы, лишь изредка выстреливая оглушительным щелчком ветки или шишки. Подобрав юбки, Элис шла быстро, поспешно, на ходу гадая, куда мог свернуть ее непоседливый, мечтательный сын.
Набрать волшебных цветов для Дени... Боже милостивый.
- Тави! - ее голос, высокий и слабый, глох среди мхов и корней, пойманный, как в сети, переплетением листьев. Ветер, шелестевший в кронах, ловил его и, играя, рассеивал среди косых солнечных лучей. - Тави!
Быть может, она ошиблась? Может, ее сына и нет здесь, и Дени найдет его в городе? Она надеялась на это, но, подгоняемая собственными страхами, не пыталась остановиться или сбавить шаг. Надеяться - это одно, а действовать - другое.
Она остановилась лишь тогда, когда в груди загорело, а дыхание стало мешаться со всхлипами. Волосы, выбившиеся из косы, прилипли к мокрому от пота лбу, гнус и мошкара, потревоженные ее шагами и запахами, роились возле лица. Ужасно хотелось пить, и никаких следов сына Элис не видела.
Куда он мог пойти? В какую сторону ей бежать?
Сколько она уже здесь?
Элис не умела, подобно местным племенам, рассчитывать время и расстояние по солнцу, да и солнца почти не было видно. Как-то, от одного из охотников в таверне она слышала, что на поиски пропавшего в лесах есть всего несколько десятков часов.
Ей казалось, что она бродит вечность.
Элис остановилась, сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь заставить себя успокоиться. Вода. Ей бы немного воды, чтобы умыть лицо и напиться. К тому же к воде пошел бы и Тави, если бы заблудился...
Она прошла еще несколько шагов, прежде, чем до слуха донеслось заветное журчание. Боясь обмануться, Элис ускорила шаг и, продравшись сквозь цепкие ветви кустов, вышла к небольшой прогалине.
Здесь и вправду протекал ручей - даже, скорее, ручеек, берущий начало где-то выше.
На пологом берегу, не сразу замеченный ею, стоял дом - лес уже захватил его крышу тусклым ковром мха, затянул одно косо прорубленное оконце кустарниками. И все же это был дом.
- Эй! - хрипло позвала Элис, комкая в руках полы истрепанного плаща.