[title2]Персоналия[/title2]
1. Полное имя
Риньеро Скальфаро.
2. Дата рождения и возраст
15 числа месяца семян 1270 года, 25 лет.
3. Раса, место рождения, род занятий
Маг, родился в королевстве Маера.
Перспективный воспитанник ордена Тора Эбениа, ученик Кресенции Виери.
4. Местонахождение
Мессиания.
5. Способности
Способный маг, каких еще поискать — бесцветное плетение сделало его лакомым куском для многих магистров ордена, тем более во время первичного обучения Риньеро демонстрировал успехи во всех областях магической науки. Под началом Кресенции Виери сосредоточил усилия на многосторонних возможностях целительства, причем темная сторона этого направления была охвачена им тоже; заклинания сплетает вполне умело, новые знания схватывает быстро. Сам особенно предпочитает алхимию и не стесняется в ней экспериментировать.
Живо интересуется как боевой, так и ментальной магией, но в силу возраста, отсутствия времени и толкового обучения еще не освоил их на более высоком уровне.
Сейчас тайно познает магию Хаоса и надеется с ее помощью достигнуть новых высот.
Говорит на маерском и веранском, из интереса брался за гелль, но из-за более злободневных на тот момент экспериментов его забросил — может составить несложные предложения и понять общий смысл написанного, если это не узкоспециализированная информация.
Цепкий ум и хорошая память присутствуют.
[title2]Внешность[/title2]
1. Цвет глаз: темно-карий;
Цвет волос: черный;
Рост: 1,89 м;
Телосложение: нормостеническое.
2. Занимаемая внешность: Adam Driver.
[title2]История[/title2]
В семье графа Скальфаро всегда существовал установленный порядок — никаких сантиментов, откровений, разговоров по душам и прочих постыдных излишеств. Риньеро знал только, что его родная мать умерла вскоре после его рождения, и это считалось достаточным. Его мачеха никогда не питала к нему большой любви, и это оказалось взаимным. Отец редко улыбался и только хмурил косматые брови, говорил подчеркнуто холодно («сядь ровно, убери локти со стола, это недопустимо»), не проявлял никаких чувств душевнее или мягче недовольства. Риньеро не привык рассказывать ему о своих переживаниях и потому долго скрывал, что с ним происходит что-то не то. Из страха. Из недоверия, упрямства и опасений, причем собирался скрывать еще дольше и наверняка тронулся бы умом, не обрушься в один прекрасный момент полка с расписными тарелками на голову отцу. Тот не гневался, только с каменным лицом отряхнулся от осколков и вышел из комнаты, будто ничего не случилось и перепуганный Риньеро не стоит его пристального внимания. Спустя двое суток он отвез сына в Орден и не говорил на прощание ни утешений, ни каких-нибудь напутственных слов.
Риньеро их и не ждал.
В Белой Башне вдруг оказалось, что мальчик с темными глазами отмечен тем редким даром, которым принято не просто гордиться — всегда быть на шаг впереди. Бесцветное плетение и уникальные способности к освоению магии сделали его самым приметным из учеников, ему пророчили большие достижения и окружали ореолом избранности, даже если подкармливали это опасное убеждение неумышленно. Риньеро нравилось быть лучшим. Риньеро нравилось, как на него смотрели и как шептались за спиной, это стало для него открытием: возможность дорваться до признания большего, чем отцовская любовь, чем громкая фамилия или важный статус, потому что быть гением не значило быть обязанным кому-то по праву рождения и не заставляло довольствоваться малым. Здесь он имел видимое преимущество, а значит, и последнее слово в праве выбирать.
И Риньеро выбрал. Ему было шестнадцать, он наконец-то получил возможность определить свой дальнейший путь — самостоятельно, не скованный по рукам и ногам, и перед ним было открыто множество дорог. Его хотели обучать столь многие, что впору было растеряться и натворить неразумных дел, именно так некоторые объясняли его решение после, не в силах подобрать от разочарования более метких слов. Наставником Риньеро стала Кресенция Виери — не та, которая пела бы ему дифирамбы, но та, которая пообещала слепить из него нечто очень важное.
Хотел ли он стать самым молодым магистром за всю историю Тора Эбениа?
До ужаса.
Тогда Риньеро еще не задумывался, что она тоже ищет в этом выгоду. Он просто был очарован — своей якобы рассудительностью, началом серьезного обучения, харизмой и внутренней силой Кресенции. Ее возможностями и красотой. Его затянуло в клубок противоречивых ощущений, сплетенных из уважения ученика к наставнику, потребности в непознанной родительской любви, тайного и безответного романтического интереса. Это чувство возвышенной одержимости, непонятное и волнующее, носило его на крыльях.
Потом начало душить.
Эксперименты, которые они вместе с другими адептами проводили в горах Айрна, были не про созидание и не про торжество нравственности и морали — Риньеро, казалось, преуспевал в таком едва ли не больше, чем в своем предыдущем обучении. Он делал все, что было нужно Кресенции, и делал это с дотошной старательностью и отдачей, желая не оставлять сомнений в своих силах. Его даже направленность работ не беспокоила, ведь он всецело разделял необходимость таких решительных действий — не разберешь только, из преданности или по собственной воле. В тот момент ему не пришлось бы жаловаться ни на условия, ни на отсутствие внимания, поэтому рано или поздно он преисполнился уверенности в своей способности делать все правильно — до тех пор, пока не ослабил бдительность и не упустил подопытных в отсутствии Кресенции. Сокрушительный провал и последующие события стоили им возможности продолжения эксперимента, и в Мессианию их, как больше не желательных для Башни персон, отправили вместе.
Это было полбеды. С этим бы Риньеро еще свыкся — со страной, которую так и не полюбил, с заданиями, которые больше не походили на выверенную цепочку понятных действий. Может быть, даже с тем, что теперь им пренебрегают; он переступил бы свою гордость и боролся бы за внимание разрешенными приемами, если бы бороться ему пришлось одному.
Но вторую часть беды звали Айрис. Айрис не умела и половины из того, что мог бы сделать он, и поэтому Риньеро о ней даже не задумывался — если Кресенция теперь не привечает даже его, то на что надеяться этой наглой выскочке? Такое работало вплоть до того момента, когда он понял, что та не только попала в ученицы без десятилетнего срока обучения и без исключительного таланта, но еще получила привилегии, которые заслуживал он. Его привилегии. Перепроверил и осознал это снова; он, уже давно мучившийся от безразличия, в тот момент не нашел бы в себе ни единого хорошего слова.
Риньеро привык, что ему не нужно долго добиваться признания. Слишком талантливый, чтобы не бросаться в глаза. Слишком способный, чтобы просто смириться с происходящим. Он считал, что достоин большего, что многое делает лучше — в груди жаром расцветали обида и зависть, непонимание и бессильный гнев. Это чувство несправедливости зачернило его сердце, а ревность повела его руку, когда он почувствовал себя незаслуженно неуместным, совсем чужим.
Наверное, у него было достаточно других выходов; он бы придумал что-нибудь более разумное, правильное и мирное, чтобы убедить Кресенцию в своей полезности, нашел бы другой способ сделать все по-прежнему.
Но в отчаянии он никогда не умел ни ждать, ни продумывать последствия наперед.
Теперь Риньеро Скальфаро — поцелованный Бездной, вознамерившийся стать еще более могущественным магом, чем прежде; не ради злодеяний, но в попытках предъявить свою важность — и это хуже всего. Его уверенность и смелость важнее отсроченных последствий, как и готовность поставить все на этот черный алтарь. Так считает он лично.
До тех пор, пока никто не убедит его в обратном.
[title1]Данные для администратора[/title1]
Золотых монет: 0
