[icon]https://i.imgur.com/FXLRNxg.gif[/icon]

Жизнь среди людей – это, конечно, до сих пор для Лахлаана было дивным-дивом. Который уже год пошел? Второй? А он все равно, пусть и следует действующим порядкам, но не понимает их. Делает всё по памяти и так, как его научили поцелованные огнем. Будто заученный в детстве стих песни о происхождении Элинделла, на старом наречье Первых, с трудным произношениям – он учил его чуть ли не со слезами на глазах, в глубине душе уже начиная ненавидеть эту самую песню. И её смысл, и хитросплетение метафор и сравнений упорно ускользали от маленького Лаана – да, он выучил её и пел, однако не понимал.

Сейчас не слишком понимает, что уж о нем в детстве-то говорить?

Так и с человеческими порядками – странные, непонятные, необъяснимые! Деньги за товары и услуги. Вражда. Убийства ради убийства. И – пожалуй, это было самым странным! – положение в обществе мужчин и женщин. Лахлаан просто не мог уложить в своей голове эти странные «настоящий мужчина», или «истинная женщина». А также необъяснимое «девушка должна быть женственной и нежной, а мужчина суровым и мужественным». Но разве не является девушка женственной потому что, некромантул её побери, она – женщина? А почему она «должна быть нежной»? Кому должна? Зачем должна? Отчего мужчине быть нежным нельзя? Одни вопросы, ответа на которые так и не последовало. Вот просто потому что. Оставалось только вздохнуть и принять эти странные обычаи как данность. Даже если Лаан её категорически не понимал, вот совсем. Ни на мгновение. Иногда ему казалось, что вот-вот и он познает какую-то сокрытую истину этой странной разницы между женщинами и мужчинами у людей, однако оно так и оставалось только «казалось». Просветления не случалось. Лахлаан не улавливал, и чем дольше и больше бывал среди людей, тем яснее видел, что разница – только у них в головах.

Донести, правда, своё откровение до окружающих он даже не пытался. Разве что до поцелованных огнем – с ними делился своими наблюдениями. Чтобы они потом корячились и пытались на пальцах объяснить ему очевидные для них истины. На практике выходило что-то вроде «э-э… ну… потому что… понимаешь… ну, в общем… и вот! ну что, понятно?». С мертвой точки понимание не сдвигалось, и снова Лахлаан возвращался к уже привычному решению: просто запомни, Лаан. запомни и не забивай голову. выдыхай.

Прогулка по красотам Тито – дело привычное и даже уже любимое. Местные жители на излишне радостного юношу внимания не обращают – они к нему привыкли в большинстве своём, и удивления он больше не вызывает, только снисходительные улыбки или недовольное (быть может, жалостливое?) качание головой. Ходит, улыбается, широко распахнутыми глазами смотрит на мир вокруг; иной раз задерет голову к небу и так и идет, чудом обходя встречных прохожих. Подходит, спрашивает к какому-то торговцу: «а что это? а зачем это?» с невероятным акцентом, внимательно слушает ответ, кивает и уходит с (ну, естественно!) улыбкой. Судя по всему, последние деньги свои спускает, вытряхивая весь мешочек с монетами на прилавок, покупая хлеб и фрукты, чтобы выйти и раздать их сиротам. Как-то это безалаберно. А на что сам жить будет?

Им и невдомек, что ему есть и где жить, и на что, и даже как. Им невдомек, что живет он – строго говоря – куда лучше их самих.

На него повесили ярлык «идиот какой-то» или, помягче, «дурачок». Зато отменный следопыт и эти леса от берегов и до самого Темнолесья знает, кажется, лучше всех прочих. И даже границы Темнолесья. Местные (да и неместные тоже) сошлись, видимо, на том, что никто не идеален, а Лаан, говорят, всю жизнь прожил с отцом-отшельником в Шепчущем лесу, а оттого такой странный парень. Одним словом, его повадки были вполне объяснимы.

И вот сегодня тоже – сначала высыпал все монеты торговцу хлебом, а купленное раздал детям (они уже как по расписанию его ждут); затем прошелся по оружейным; теперь рассматривает диковинки на прилавках, нагибаясь к ним и внимательно рассматривая. Драгоценные камни на подвесках такие странные, совсем непохожие на то, к чему он привык. Такая грубая работа! То ли дело украшения мастеров эл-антаур – будто самим великим Духом сотворены, будто самой матерью-природой, такие изящные у них, тонкие линии, и четкие грани у камней, сияющих в лунном и солнечном свете всеми цветами радуги.

Лахлаан рефлекторно касается браслета на запястье, спрятанного под тканью рукава и осторожно улыбается.

— Приглянулось что-то, странник?

Юноша снова улыбается (чуть виновато, извиняясь этой своей улыбкой), после чего качает головой и отходит, поправляя беспечно висящий на сумке через плечо плащ – на нем брошь с зеленым камнем, и разве что стрелка туда не показывает «своруй меня», так удачно она блестит.

Он проходит буквально пару метров, по пути чуть не врезается в какого-то здоровяка, засмотревшись на бабочку. Ну кому тут, кроме него, будет дело до какой-то там бабочки? А Лаан чуть шею себе не свернул, пока наблюдал за взмахами маленьких крыльев, протягивая в их сторону руку. И столкнувшись – почти столкнувшись – со здоровяком, улыбнулся на его грозное предупреждение «смотри, куда прешь», в котором без труда угадывалось «а то ноги тебе вырву, коротышка». Суровое выражение лица громилы, при виде лучезарной (и виноватой, разумеется) улыбки юноши, сменилось сначала недоумением, а потом равнодушием. Очередной человек, решивший что-то вроде «дебил, что ль, какой?».

Это Лаану еще повезло. Вполне возможно, что другой такой двухметровый шкаф на его извините-я-не-заметил улыбку ответит еще более грозным «че улыбаешься» и пихнет плечом. Учитывая вес юноши и полную неподготовленность к таким поворотам событий (да он просто не успеет собраться, скорее всего), после этого пиха пролетит он метр точно. Пару раз так и бывало. Чему это ему научило? Ничему. Просто не повезло в тот раз встретить злых людей. С кем не бывает. Крест сразу на всем человечестве из-за пары сволочей он не поставил.

Стоило обойти здоровяка, сделать несколько шагов сторону, как кто-то подскакивает к нему из-за спины, окликнув по имени. Первая мысль Лахлаана: мы знакомы? Но он даже озвучить её не успевает, как его заваливают словесным потоком, перехватывая и практически лишая возможности вежливо откланяться или сделать вид, что не заметил. Впрочем, по лицу юноши видно, что обдумывает он именно это «а мы что, знакомы», потому как голос подскочившего к нему мужчины звучал как-то дружелюбно, панибратски, будто они уже не первый раз видятся. Потом то, конечно, всё проясняется – следопыт, посоветовали. Тяжкие мысли отступают и лицо Лаана вновь светлеет. Он кивает несколько раз, подтверждая: да-да, следопыт и вообще в поход хоть сейчас готов отправиться – все пожитки при себе. Но мужчина его энтузиазма не разделяет, по-видимому, и предлагает обсудить всё в трактире рядом. Юноша поднимает взгляд, смотрит внимательно на вывеску, поднимая руку к подбородку и касаясь кончиками пальцев губ.

— Угошаешь? — переспрашивает Лахлаан и хитро сощуривается; говорит на веранском с жутким акцентом, будто прожевывает слова, округляет их, меняет звуки.

— Шладкое можно? — глаза у него начинают блестеть. Сладкое он любит. Очень любит. У него народа дефицит сахарных конфет и потрясающе вкусного марципана – их вообще нет. Фрукты сладкие есть, а вот сами сладости… как-то не срослось, а потому все гастрономическое разнообразие Лаан познал только среди людей. Жареное мясо и овощные блюда – это нет, это и у них есть (мясо, правда, редко до печального, хотя и не сказать, что Лахлаан из-за этого так уж прям страдает), а вот десерты…

Получив удовлетворительные ответ, юноша заулыбался еще более воодушевленно. Мысленно уже сидел в трактире, огромными глазами смотрел на сладости и гадал, с чего бы начать. Наверное, права была сестрица, говоря, что избаловала его.

Уже в самом заведении Лахлаан, когда уселся за стол и положил плащ и сумку на стул рядом, помотал головой и всем своим показал, что понятия не имеет, что брать. Главное «шладкое». Остальное уже не важно. На вопрос о выпивке так же помотал головой. Суть слова «выпить» уловил за два года, примерно в ста процентах случаев оно означало алкоголь.

— Вкус нет нравится, — он пожимает плечами, строя козью морду. Не только вкус, но и производимый эффект. Не тоже самое, что есть ягоды с той стороны водопада на южных границах Элинделла, когда в голове чисто, но все вокруг ярче, мысли ярче, и тело – мягкое, ватное. Алкоголь же был… противным. Голова густела, густели мысли и даже, кажется, кровь. В глазах начинало туманится, размываться. Это юноше не нравилось от слова совсем, а раз ему не нравилось – значит отрава, и организм автоматически врубал срочную нейтрализацию «яда». Лахлаан, как бы, напиться не мог в принципе. Однажды его пыталась споить группа людей, которых он проводил к горному хребту; наверное, были уверены, что этот почти мальчишка, невысокий и тощий, выросший в лесу, упадет с первой же кружки эля. Они были очень неприятно удивлены.

— Как есть твое имя? — поинтересовался он, положив локти на стол и подперев ладонями лицо. – И куда идти? Только не в далеко Темный Лес, там демоны, — Лаан звучал вполне серьезно. Хотя прежде сказать «демоны» без попыток подавить приступ неконтролируемого смеха не обходилось. Потому как было в высшей степени странно так говорить о себе же и своем народе. «Лесные демоны». Подумать только.[icon]https://i.imgur.com/FXLRNxg.gif[/icon]

Отредактировано Лахлаан Лориэн-ан (2019-09-05 01:36:31)

У Лаана глаза превратились в две огромные блестящие монетки от созерцания всего этого сахарного богатства, которое начало появляться на столе. Он поднял руки к лицу и прижал пальцы к губам, тихонько восторженно попискивая, вместе с тем жадным взглядом осматривая образовавшееся перед ним буйство сладостей. Даже не знал, с чего начать. Облизнулся, – раздосадовано и эгоистично подумал, что Киган его таким никогда не баловал, но тут же одернул себя, – вздохнул, еще раз пробежал по столу взглядом и, наконец, протянул руку к манящей красной кашице в небольшом блюде. Попробовал ложкой и удовлетворенно замычал.

— Maeh flas! — и еще ложка в рот, и еще, да побольше. — Как назваться? — Лахлаан, с набитым ртом, тыкая в блюдо ложкой. — Очень так укусно! Ох! — судя по звукам, которые издавал юноша, у него сейчас происходил какой-то вкусовой оргазм во рту. Нет-нет, он иногда тоже брал сладкое сам себе, но между «побаловать себя» и «накормить детей» неизменно выбирал последнее, руководствуясь здравым смыслом и просто расставляя приоритеты. Лахлаан вполне проживет без сладкого, даже в принципе без привычной людям еды (вообще; и будет чувствовать себя великолепно), а вот дети из числа сирот и бедняков без должного питания не протянут.

Это классовое разделение на бедных и богатых; это чудовищное социальное неравенство Лаана до сих пор в ужас повергало. Он вообще не понимал, как один может набивать желудок и ни в чем себе не отказывать, когда другой сидят рядом голодный. Как один может наживаться на бедах другого? Как люди спят по ночам, зная о том, в каком несправедливом мире живут?!

А вот когда кто-то из потенциальных работодателей угощал – тут уж Лахлаан себе не отказывал. Порой ему казалось, конечно, что он будто предает принципы своего народа и берет гораздо больше, чем ему на самом деле необходимо, с другой же стороны – от даров отказываться нельзя, и это тоже важно. В конце концов, в Лахлаане всегда сражались два этих «нельзя» и «можно», но в итоге решающим аргументом всегда был требовательно урчащий живот и кончик языка, на котором уже почти ощущалась эта прекрасная приторная сладость людских десертов.

Юноша продолжал с энтузиазмом поглощать… как там ему сказали это называется? Веранье? Лаан запихивает в рот ложку за ложкой, время от времени поглядывая на собеседника и весьма убедительно ему кивая, будто боясь, что если останется безучастным хоть к одному сказанному слову – все сласти тут же испарятся. Да-да, бражка (Лаан кивает). Да-да, вкусная (кивает еще усерднее). Понятия не имеет, что такое бражка и почему она хранится дома у этого мужчины, но думает, что это, наверное, тоже какая-нибудь сладость. Эх, жаль, что дома! Он бы попробовал!

Уж при всей странности людей, их сахарные угощения – просто вершина вкусового блаженства!

— Дени! Здо́рово! — восторженно произносит Лахлаан, после чего доедает последнюю ложку «веранье» и блестящими, жадными глазами рассматривает блюда на столе – что же ему слопать следующим? В конце концов, его взгляд падает на засахаренные фрукты (уже ел не раз и знает, что это) и Лаан придвигает их к себе поближе, начиная увлеченно поедать. Еще раз уверенно кивает, показывая, что понимает всё: к северу от Тито, хорошо, понял. Зачем не интересуется – это не его дело. Его дело провести людей, а по каким делам им в то или иное место требуется попасть юноши уже не касается.

Ну, разве что люди захотят пройти в Великий лес. Тут уж он откажется и попытается переубедить.

— О-о-о, ничего! Там дальше леса, еще дальше – много орех! — Лахлаан неопределенно машет рукой в северном направлении. — Из них разный тварь лезть. И попасть в орех можно. Я бы не хотел! — он качает головой, а затем снова качает, теперь уже вместо ответа на следующий вопрос. Нет, мол, недалеко. По меркам самого Лаана, конечно, недалеко; учитывая размеры его родных краев – тут, у людей, вообще огрызок земель. Так что на сугубо его взгляд тут совсем близко все расположено.

— Только до Сторожить-Пики, дальше – нет,— произносит он, а после запихивает сразу несколько сахарных фруктов в рот, — там ешные шемоны, — выдавливает, продолжая активно жевать. Радуется, что Тауриэль тут нет, а то она бы, наверное, ему прописала строгий взгляд и отправила в комнату подумать над своим поведением. Совсем от рук отбился – ест хуже всякого зверя, еще и говорит с набитым ртом! Никакого воспитания!

Но – о, Великий дух! – это же так вкусно! Как можно вообще остановиться?!

— Из Шепчущий лес. Тут рядом, — Лаан машет рукой в сторону юга, после чего тихо смеется, — нет-нет, почему богасва? Денег нет, — юноша снова смеется, прикрывая глаза, — лук – подарок, — произносит он и с любовью косится на оружие, что прислонено к стулу, — нет богасва! Папа не был… много денег. Вообще не был денег. Совсем. В лесу жили, — Лаан пожимает плечами. Врать сейчас – легко. Лук и правда подарок. Денег у отца его действительно не было, как и богатства. Вот совсем. Лахлаан про такое понятие, как «деньги» вообще только среди людей и узнал. Надо же что придумали – обменивать товары и услуги на какие-то монетки! Зачем так усложнять?!

— Всё, что есть – подарок, — он широко улыбается, — хорошо поступал, так платили, — неловко произносит Лахлаан. Ложь уже дается ему легче, чем прежде, но он всё равно выглядит как-то угловато. Должно быть, опытный человек, сведущий в потемках ума, быстро разберет, что юноша что-то да утаивает, недоговаривает, а то и вовсе нагло врет.

— А ты откуда? За океан земля, да? Все здесь – оттуда, — это уже Лаан произносит с ощутимой тоской и вздыхает, — теперь везде – каменные города. Звери бегут, лес рубят. Он плачет, — грустно добавляет юноша, — это делает печаль меня, если признаться.[icon]https://i.imgur.com/FXLRNxg.gif[/icon]

Отредактировано Лахлаан Лориэн-ан (2019-09-09 01:31:12)

Лахлаан замирает на несколько секунд и смотрит на мужчину неморгая, а затем пожимает плечами и продолжает увлеченно поедать засахаренные фрукты. Дескать, не знаю – пусть странные. Я, мол, не спрашивал, почему не деньги, а такие вот подарки вместо платы. На всякий случай, еще раз пожимает плечами, словно пытаясь своими ужимками поселить в сознании Дени мысль, что, возможно, у нанимавших его людей просто-напросто не было монет. В конце концов, не у всех здесь есть деньги – это Лаан уже успел усвоить. Единственное, чего не учел юноша: он явно не производит впечатление человека, который сдерет последний асс со своего нанимателя; скорее предпочтет вообще не брать оплаты, чем оставлять совсем без гроша в кармане.

— О-о-о! — восторженно произносит Лахлаан, слушая рассказ Дени про огромные каменные города. Нет, не так, чтобы юноше они уж очень нравились (они разрушают их мир, в конце концов), но со своим любопытством он ничего поделать не мог. Особенно если речь идет о совсем чужом материке – там-то ради бога. Лаан бы даже хотел там побывать и посмотреть вживую. Особенно на те высоченные, о которых говорит мужчина. Лахлаан округляет глаза и хочет сказать, что раз так высоко, то они, должно быть, как стародревы, однако скоро разочарованно прикрывает уже было открытый рот: Дени ведь, скорее всего, и не видел никогда стародревов.

Так что вместо ремарки о них, Лаан отрицательно мотает головой.

— Не плавал, — без особого сожаления произносит он. Возможно, хотел бы разок прокатиться на корабле, но, пожалуй, на этом и все.

Зато когда Дени спрашивает о пользе леса, юноша тут же меняется в лице и становится серьезнее некуда. Вот, как люди смотрят на лес? Ресурс? Нечто неживое, что можно использовать? Так они относятся ко всему – используют, разрушают, превращают в прах и идут дальше, продолжая уничтожать всё на своем пути. Они убили свой мир и пришли убивать их.

— А ти? — Лаан наклоняет голову на бок и не мигающим взглядом смотрит на мужчину. — Ты разве не для того, чтобы приносить лес польза? С чего думать, что ты не для того, чтобы нести польза? Не быть ресурс для лес? — он все еще не моргает, глядя на Дени. Для Лаана лес – живой, дышащий, единый организм и всё в нём работает в гармонии. А тут вот оно что – лес должен приносить пользу. А ты нет, ты не должен так же приносить пользу лесу? В этом вся людская суть – брать, брать, брать и ничего не отдавать взамен! Народ Лахлаана живет в гармонии с окружающим миром, не меняет его в угоду себе, а меняет себя под него. Люди же поставили себя выше этого, выше природы.

Есть тонкая грань между тем, чтобы брать лишь то, что необходимо и брать гораздо больше, чем нужно. Лаан не убьет зверя ради его красивой шкуры, но в день Великой охоты, когда на столах появляется мясо, появляются и шкуры животных у портных. Ничто не должно пропасть, иначе это будет убийством, а убийства неугодны Великому духу.

Юноша поднимает голову и моргает.

Одежда, холода. Разве огонь не согревает от холода? А одежда – она нет? Как защищаться от хищников? Разве строят златорогие олени себе каменные города, чтобы защищаться от волков? Да и, в конце концов, с чего все эти чужестранцы взяли, что лишь плотоядные - опасны? Они когда-нибудь встречали разъяренного лося? Эти вопросы, впрочем, Лахлаан оставляет при себе, уже давно поняв, что подобные разговоры с чужестранцами никуда не приводят. Они не понимают, как можно жить так, как говорит Лаан. Лаан же не понимает, как люди могут жить иначе.

В конце концов, он качает головой. Они из разных миров. И ведь не все люди такие.

А вот дальше становится интересно – Дени утверждает, что он беден. Лаан поднимает одну бровь, после чего хитро улыбается – зачем мужчина пытается его обмануть? Он, конечно, наивный до безобразия, но отнюдь не круглые дурачок.

Лахлаан поднимает палец и стучит ногтем по краю тарелки, с задорным прищуром глядя на собеседника.

— Значит это тебе дать за то, что красивый глаза? — с театральным недоверием спрашивает юноша, указывая на блюдо кивком головы. — А со мной за работу чем расплатиться? Натура? — Лаан прикусил нижнюю губу, окидывая мужчину быстрым и явно оценивающим взглядом. Разумеется, он это совсем не серьезно. Вообще. У него есть Киган. Он есть у Кигана. Всё. Более того, у него просто челюсть отвисла, когда он узнал о борделях. Еще сильнее она отвисла лишь в тот день, когда вызнал, что среди людей не приняты отношения между двумя мужчинами или двумя женщинами. По этим причинам Лахлаан считал, что намек вышел отличный: я, де, не круглый идиот, Дени, не надо так.

Юноша скорчил козью морду.

— Нет в мой вкус, — Лаан морщится, — придется деньги, — пожимает плечами. Его привлекает грохот откуда-то справа. Повернувшись, несколько мгновений смотрит на женщину, уронившую кастрюлю, а затем теряет к ней всякий интерес и возвращается к Дени.[icon]https://i.imgur.com/FXLRNxg.gif[/icon]

Отредактировано Лахлаан Лориэн-ан (2019-09-12 21:36:48)

Что же, это звучит разумно – у всех есть какая-то цель, то, для чего живут. Смысл в бытие. Лаан, правда не в силах согласиться с этой точкой зрения – жизнь это просто жизнь. Смысл жизни – в самой жизни. Иначе в чем тогда смысл в существовании конкретного оленя? Стать едой для конкретного волка? Или дать конкретное потомство? Сомнительные высшие цели: еда и размножение. Разве не разумнее верить в то, что ты сам творец своей судьбы, и смысл твоей жизни станет таким, каким ты его сделаешь… Но если людям проще считать, что некие боги наделили их каким-то путем – пусть. Хотя путь этот вызывает вопросы. Боги людей так жестоки, что создают неравноправный мир, играя чужими судьбами? Почему одному уготована легкая жизнь, а другому – нет? Один живет в достатке, а другой прозябает в нищете и почти не имеет шансов выбраться из неё. Людей не смущает, что их боги создают такой жестокий мир? Как можно верить в них и поклоняться им, зная о несправедливости, которая происходит по их воле?

Лаану кажется, что у его народа всё гораздо проще и понятнее. Всего коснулась длань Великого духа, всему дала жизнь. Но какой путь выберет обладатель дара – зависит только от него. Главное, чтобы этот путь был частью естественного порядка вещей, потому что Великий дух – это гармония мира, это природный баланс вокруг. Равновесие жизни и смерти, ночи и дня.

Всё просто. Легко, как дышать. А у людей… некая цель от богов. Да еще и богов огромное количество – и зачем их столько? Разве человеческие не настолько могущественны, чтобы быть везде и всюду одновременно, и нужно огромное количество представителей высших сил, дабы присматривать за людьми? Непонятно.

Лахлаан равнодушно пожимает плечами, засовывая в рот очередной засахаренный фрукт. Ох уж эти странные люди. Неудивительно, что они живут так, как живут. С такими-то богами.

— Странная вера, — вздыхает юноша, приподнимая брови и беззлобно комментируя слова Дени. Просто озвучивает свои мысли по этому поводу.

Собеседник, во всяком случае, быть ресурсом для леса отказывается до самой своей смерти, что не очень-то справедливо на взгляд Лахлаана. Считает, что лес должен приносить пользу; берет и берет у него, от сам принести пользу готов только своей смертью? Это какой-то не равноценный обмен, нечестный. Разве ты не должен отдавать столько, сколько берешь? Лаану кажется, что это как-то высокомерно: видеть пользу в деревьях и источник, но не видеть того же в себе. Чем больше людей встречает юноша, тем сильнее укрепляется в вере, что люди, в основной своей массе, жуткие эгоисты, считающие, что мир – неживой, и сплошь и рядом им что-то должен. Оттого сейчас особенно остро чувствуется тепло на сердце, когда Лахлаан думает о Кигане – Киган научился чувствовать жизнь вокруг себя. Видеть её. Уважать её и ценить так же, как и свою собственную. И не важно, чья это жизнь – волка, который попытался тебя съесть или оленя, который должен стать твоим собственным обедом. Грань очень тонка. Почему бы не дать волку себя съесть? А разве олень дает себя съесть так легко? И если олень убегает от волка, защищается, то почему ты не можешь? С другой стороны, не станет ли обесцениванием убийство оленя во имя пропитания? Ведь его жизнь тоже ценна!.. Однако, коль того же оленя убьет волк себе на ужин – это нормально. Так почему ты не можешь поступить как волк? Лахлаан начал задумываться обо всем этом впервые, когда встретил Риванон и пытался объяснить ей, как живёт его народ. А затем – Кигану. Если бы не они, юноша вряд ли бы начал предпринимать попытки рассказать всё на пальцах, потому что сам для себя он это прекрасно понимает.

Лахлаан прожевывает фрукт и глотает.

— Вы научить, — равнодушно пожимает плечами он, — почему-то сказать «ты любить мужчин» это страшное оскорбление, видел, как драться на улице в раз, когда такой сказать человеки друг другу, я слышал. Или смешной юмор, — поясняет юноша и снова пожимает плечами, — нет понимать такой юмор, — впрочем, почему это так же еще и как оскорбление воспринимается людьми, Лаан тоже «нет понимать». С другой стороны, люди, вероятно, тоже не сумеют понять, почему изменение цвета глаз – страшное оскорбление своих Предков. Или почему шутка про дренея, решившего стать арфой – смешная.

— Но шладкое у люди – м-м-м-м! — довольно мычит Лахлаан, потому что не помнит, как сказать «превосходно». — Жаль веранье нет больше – очень жуть понравилось, угу.

Негромко кашляя, юноша тянется за чаем и делает несколько глотков. Заваренная трава и у них есть, правда своя кажется вкуснее. Возможно оттого, что его народ использует совсем другие растения, которые в здешних местах просто не найти. А уж какой чай делают северные эл-антаур! Чуть сладкий, чуть кислый и вяжущий, с каким-то терпким, приятным послевкусием. На юге, в Элинделле, такого нет.

— О! Риванон из сибриды, — Лахлаан счастливо улыбается, тем самым показывая, что он про неё не только знает, но и общался лично. Причем очень тепло. — Риванон Усмирительница Волков – она хороший проводить! Знает лес, слышит лес, ходить бесшумно и все места бывать. Ну, кроме Темный Лес там, на запад, — Лааан качает головой в направлении горного хребта, — не знаю, где сейчас Риванон. В Ивовый двор или Ил-иллария, — он задумывается на миг, а затем доедает засахаренные фрукты и запивает всё чаем, осушая чашу в пару глотков.

Лахлаан причмокивает губами, размышляя. Решает, что, быть может, лучше рассказать побольше? Учитывая какое-то странное пренебрежительное отношение у человеческих мужчин к женщинам?

— Лучше следопыт – нет. Мужчины все глупость – лес совсем не видеть и не слышать. И шум много делают, — юноша негромко фыркает, а затем, помедлив, добавляет: — Хотя её брат, Риовен, тоже уметь водить хорошо. Но Риванон лучше.

Заканчивает говорить и снова причмокивает губами. На него совершенно некстати наваливается сонливость, причем как-то внезапно. Будто Лахлаан сам включил это, чтобы уснуть поскорее. Юноша опускает локти на стол и кладет подбородок на ладони, забывая про изобилие «шладкого», которое планировал в себя пихать до тех пор, пока не взорвется. Что-то ему нехорошо. Поспать бы, что ли. Вот договорят и Лахлаан поползет где-нибудь подремать.[icon]https://i.imgur.com/FXLRNxg.gif[/icon]

Отредактировано Лахлаан Лориэн-ан (2019-09-15 03:27:38)