Кресенция сидела на камне и рассматривала свои ногти, игнорируя окружающий пейзаж и слабые магические вибрации, доносившиеся до нее. Пейзаж был неплох, во вкусе лигийцев: всхолмленный ландшафт, высокая трава, куча разных камней — от мелких камушков до булыжников весом под центнер. Все вокруг зеленело. Слабый ветерок, продираясь сквозь заросли кустарника, смешивал нежный аромат цветущего шиповника с гнилостной вонью барбариса и терпким, но в целом приятным запахом орешника, рассыпающегося золотистой пылью в ответ на каждое прикосновение. Солнце, большое и ослепительно-яркое, как и в предыдущие шесть дней, равнодушно, но щедро изливало свой свет на диковатую возвышенность, и даже огромный заросший лесом холм, высившийся впереди, не тяготил взор и сердце. Вокруг было тепло, светло и спокойно. Щебетали птицы, какая-то странная пятнистая ящерица с крыльями и красными глазами пробежавшись по камню, на котором сидела Энца, скрылась в траве. Маг не стала ее ловить — ее интересовала дичь покрупнее: кто-то или, скорее, что-то размером с человека, кто-то (или что-то), убивающий людей с несвойственной бестиям эксцентричностью; с возмутительной, омерзительной, чудовищной театральностью. Всегда была импровизированная сцена: круг выжженных растений, ровный, будто его начертили циркулем, и еще один круг поменьше, из черепов мелких зверей и птиц. Венчало композицию всегда одно — освежеванное тело, туша, когда-то бывшая человеком. За последний месяц отмеченный Бездной художник поставил четыре сцены с четырьмя жертвами. Первая была собирательницей трав из Иларии, остальные — детьми из племени брасгенов. Кресенция узнала об этом случайно и не могла не вмешаться. Не могла упустить шанс изучить такое уникальное чудовище. В том, что действовало чудовище, а не свихнувшийся маг она была уверена почти наверняка. Будь убийства делом рук мага, все на многие километры вокруг вибрировало бы от грубого вмешательства в Плетение, дрожь стояла бы такая, будто по окрестностям маршируют имперские легионы в полном облачении, но Плетение было нетронуто. Единственным, что тревожило мировой узор, была магия ее ученицы (в мыслях Кресенция уже давно звала Айрис ученицей), расчищавшей заваленный камнями вход в пещеру. Энца могла бы ей помочь — плетение перемещения было предельно простым, но при этом оно отнимало много силы, а Энца хотела сохранить всю силу на случай, если та понадобится для битвы с чудовищем.
— Поторапливайся! Я не собираюсь торчать тут весь день! — крикнула маг, ненадолго оторвавшись от созерцания собственных ногтей. В этом не было особого смысла, так как Айрис как раз откидывала в сторону последние крупные камни. Энце просто хотелось услышать чей-то человеческий голос, хоть бы и свой.
Она в последний раз приложила ладонь к гладкому теплому камню, на котором сидела, и встала. Расправила рукава безупречно белой рубахи, поправила мягкий кожаный корсет, разгладила тоже черные узкие кожаные брюки, явно в том не нуждавшиеся, подошла к ученице, которая уже стояла перед темным неровным входом, и не ощутила ничего, кроме легкой прохлады от накрывавшей их теперь тени.
Сзади раздались шаги, так мог бы звучать ветер, путающийся в разнотравье и взметающий с земли сухую пыль, но ветра не было. Энца обернулась на звук, и ее приветственная улыбка была… вызывающе угрожающей. На поясе, на видном месте у бедра, у нее висел кинжал, но к нему она даже не потянулась, просто чуть напрягла правую руку. Напрягла и тут же расслабила.
— А! Это ты, — выдохнула она, щурясь на подходившую молодую женщину: почти одного с ней роста, стройную, в простой походной одежде, так удачно подчеркивающей изящество ее фигуры, что это не могло быть просто совпадением.
— Далековато ты забралась, северянка, — со смехом выдала Энца. Видеть знакомое лицо здесь, сейчас, было приятно. — Зачем ты меня искала?

Энца поймала взгляд Мойры и, искоса глянув на синеокую девушку, что стояла теперь за правым ее плечом, усмехнулась последнему вопросу, заданному подругой.
— Вознаграждения? — Энца удивленно вскинула брови, а левую руку подняла к груди, касаясь как бы невзначай охватывающего шею кружевного ожерелья с крупным темно-фиолетовым камнем. Это был семнадцатикаратный аметист, но на глаз отличить его от сапфира смог бы далеко не каждый мастер-ювелир. — Мойра! Ты же знаешь, все, что я делаю, я делаю ради блага магов.
Она посмотрела на солнце, висевшее высоко над соснами. До наступления темноты оставалось еще часов шесть-семь, но рисковать магистр не желала.
— Идем, поговорим по дороге. Айрис, бери фонарь и иди первой. Только не торопись.
Сама она тоже подняла стоящий на твердой каменистой почве фонарь, зажгла в нем огонь легким движением пальцев и последовала в расселину за девушкой, которую звала Айрис.
— Моя… помощница, — негромко пояснила Кресенция, пока все трое пробирались по узкому извилистому проходу. — Десять шагов. Пятнадцать. — От ученика, которого навязал мне орден, никакого толку.
Энца насчитала тридцать шагов, когда идущая впереди Айрис остановилась перед развилкой. По всему выходило, что они прошли метров двадцать.
— Холерный бес, — взвилась Энца. — Ну-ка, пусти!
Протиснувшись мимо помощницы (ученицей она звала Айрис только в мыслях), Энца принялась внимательно осматривать разделяющийся коридор. Она и сама не была точно уверена, что пыталась найти, какую-нибудь отметину, оставленную чудовищем, но древние известняковые камни казались нетронутыми. Тогда Энца опустила глаза к такому же каменному полу с мелким желто-коричневым порошком, похожим на песок, но и там не было никаких следов.
— Холерный бес, — выругалась она себе под нос, а потом заметила камень в углу у прохода слева: половину булыжника размером с кулак, одна сторона его была слоистой и гладкой, как стекло. Энца не была экспертом по драгоценным и полудрагоценным камням, но агат узнала, а поскольку иных ориентиров в пещерном коридоре все равно не было, решила, что начать можно с левого прохода.
— Налево. Айрис, вперед.

Они миновали еще четыре развилки. У каждый находился кусок агата, отмечавший путь.
Коридор петлял, три девушки (две из которых были девушками только на вид), спускались все ниже. В узких коридорах было ощутимо жарче, чем на поверхности. Энца даже начала задумываться о том, чтобы ослабить шнуровку корсета, но сделать это не успела — проход вывел их в небольшой зал метров двадцать шириной. С потолка, тонущего во тьме, свисали лимонно-желтые зубья сталактиктов, а снизу им навстречу тянулись такие же светло-желтые сталагмиты. Воздух здесь был такой же сырой, как в остальной пещере, но к обычным запахам влажного камня и плесени примешивался кислотный запах, навевавший мысли о лаборатории. Впрочем, о лаборатории здесь напоминал только запах. В остальном же пещерный зал больше напоминал очередную инсталляцию или заготовку к ней. На влажном полу тут и там попадались кости из скелетов небольших животных, а в одной из луж с отложениями солей на дне Кресенция заметила глиняные осколки.
Они нашли убежище чудовища.
— Мойра, начинай плести щит, — отчетливо скомандовала Энца, — а ты, Айрис, продолжай идти.
— Если на нас нападут, не защищай ее, — очень тихо произнесла Энца, когда Айрис оторвалась от них шагов на десять. — Хочу посмотреть, на что она способна.

Айрис не медлила, и Кресенция это оценила, мысленно приписав очередной плюс к счету — длинному списку успехов и ошибок — ученицы. Сумма выходила положительная. Пока.
А вот то, что девчонка сделала потом, пошло ей в минус. Правый уголок рта магистра досадливо дернулся, глаза заполнились слезами (конечно, не потому, что бестолковая забота ученицы заставила ее расчувствоваться — всего лишь от боли в потревоженной ноге), она выдохнула, смеясь:
— Как-нибудь обойдусь.
Ее заклинания были во много раз эффективнее зелий и, что было особенно важно сейчас, действовали быстрее. Рана была серьезной, но не такой серьезной, какой ее выставляла магистр. Выстрел оказался удачным, для нее. Стрела вошла в  заднюю область голени, пробив икроножную мышцу и задев латеральный край камбаловидной мышцы, пострадали в основном сухожильные волокна, но не кости, артерии и важные нервы. Стрелок был либо большим мастером, либо страшным мазилой, в зависимости от того, чего он хотел добиться.
Будь у Кресенции больше времени, она бы сделала все правильно: расширила бы рану, аккуратно извлекла бы стрелу, показала бы Айрис пару новых плетений. Времени не было. Были две руки руки, чтобы создать два плетения, но сначала обезболить ногу и отломать оперенную часть древка, ухватиться за железный наконечник, потянуть, вытянуть… Вся операция заняла не больше пяти-шести ударов сердца. Фиолетовые нити обвили лодыжку, проникли в кровоточащую плоть, через несколько секунд Кресенция уже могла стоять на ногах, сквозная рана затянулась, как порез, оставив после себя только крохотный продолговатый шрам, который не будет заметен на светлой коже.
К тому моменту, когда она встала на ноги, все уже было кончено. Температура в пещере упала градусов на пять. Воздух из кислого стал металлическим и холодным. Ее уникальное чудовище остановилось, скованное льдом, в паре сантиметров от лица одетого в кольчугу дозорного; размотанная тентакула (усик? стебелек?) открывала оскаленную пасть с четырьмя челюстями и десятками рядов конусовидных зубов. Тело еще одного дозорного лежало на полу в лужице льда, его лицо было обглодано. Остальные имперцы, те, у кого в руках были арбалеты, переводили их с магов на чудовище и обратно, не уверенные, в кого им стрелять и нужно ли.
— Не стреляйте, разобьете чары — солгала магистр, вплотную подходя к чудовищу.
А потом услышала тихий треск, от которого по рукам у нее побежали мурашки. Ледяной панцирь чудовища пронзила трещина, за ней другая, третья. Кресенция цветисто выругалась про себя, подняла к глазам полураскрытую ладонь со стеклянным флаконом и, оттащив за руку застывшего в считанных сантиметрах дозорного, бросила бутылек к ногам закованного в лед существа.
— Похоже, надолго это его не задержит. Попробуйте его разбить.